Нажмите для увеличения
Однажды в моем телефоне раздался бархатный женский голос: «Добрый день, это Светлана Носенкова, журналист газеты «Мытищинский городовой», я очень хотела взять у вас интервью. — А почему у меня? — Давайте встретимся, вы все поймете. — Давайте, — ответил я и не успел опомниться, как эта замечательная женщина уже стояла на пороге моей квартиры. — Я и есть Мытищинский городовой, — мягко улыбнувшись, сказала она. Куда мне было деваться, законопослушному? А ниже вы прочтете то, что она написала обо мне в газете.
Прежде всего, Валерий Федосов привлекает к себе «географической» гранью своего творчества. Есть немало сочинителей, которые, съездив в толпе туристов в Италию, где за пять дней посещают восемь городов, потом бегают по редакциям с «Итальянскими циклами». Валерий Федосов прямая им противоположность. Он много бывал за рубежом, и не только туристом. Крупный инженер-гидротехник, кандидат технических наук, он проектировал и строил гидроузлы в разных странах. Есть у него стихи и про экзотическую страну Перу и про Рио-де-Жанейро и про другие места «в мельтешенье от Оста до Веста», но их немного, а в центре его интересов ― Родина, в том числе и Мытищи, где Валерий Федосов живёт с 1969 года. Обращаясь к этому ставшему родным городу, он говорит: «Но я ― с тобой, от маковки до пяток! / Ты ― стих живой, мой Город. И ― Судьба!»
Валерий Федосов ― автор трёх поэтических сборников, член Союза писателей Москвы. Уже четверть века он входит в прославленное мытищинское литературное объединение имени Дм. Кедрина, лауреат литературно-художественной премии имени Дмитрия Кедрина «Зодчий». Ещё Валерий Федосов ― художник и издатель. Он основал альманах «Надмосковье», а за издание книги о храме Святых Апостолов Петра и Павла в городе Шуя награждён архиерейской грамотой от архиепископа Амвросия.
― Валерий Евгеньевич, судя по вашей биографии, вы относитесь к тому типу людей, про кого говорят: «и физик, и лирик». Когда раскрылись ваши творческие способности? И какой талант проявился первым ― живописца или литератора?
― Я вырастал как художник. У нас в школе был кружок изобразительного искусства, куда я ходил по воскресеньям с двенадцати лет. Мы писали натюрморты на самодельных мольбертах. Я внимательно смотрел за действиями нашего учителя с пернатой фамилией Филин, перенимал его манеру. Помню, летом далёкого года, пятнадцатилетним мальчишкой, ещё не умеющим толком кисть держать, я написал девяносто разных работ, и маслом, и гуашью, темперой, акварелью и карандашом. Я никогда не злился на холст и не комкал бумагу, если что-то не получалось, терпеливо переделывал написанное. Для меня холст ― это святое. И чем больше я на него смотрю, тем чётче вижу, что там должно прорасти. Уже в то время я полюбил такую манеру письма, когда в картине гармонично сосуществуют разные пласты работы художника над произведением: где-то ― кусочек пустого холста, где-то ― наметки, где-то ― прописанный момент.
В общем, увлекла меня живопись. Но с начала того «далёкого» учебного года оказалось, что это увлечение мешает учёбе ― я начал приносить плохие оценки. Тогда мой строгий отец-фронтовик сказал мне, что нельзя полностью растворяться в искусстве, нужно думать и о хлебе насущном, получать профессию, которая будет кормить меня и мою семью. А потом собрал попавшиеся под руку мои «картины» и — в печь! Одна лишь чудом сохранилась, упав за диван. Но, в конечном счёте, я ему благодарен за то, что он привил мне серьёзное отношение к жизни.
― Это он повлиял на ваш выбор профессии?
― Папа был начальником отряда на одной из тогдашних «строек коммунизма» ― полезащитной лесополосе Пенза ― Екатериновка ― Вешенская ― Каменск. И с шести лет постоянно таскал меня в изыскательскую экспедицию «Агролесопроекта». Я в поле выходил каждое лето, а когда мне было одиннадцать, стал бригадиром. Но примером для подражания стал другой человек.
При суровом отце мальчишки, как правило, выбирают себе в авторитеты другого мужчину. Мне очень нравился Алексей Николаевич Рамзаев, с сыном которого мы ходили в школу. Старший Рамзаев был главным инженером проекта, строил мосты, тоннели, железные дороги. И я в шестнадцать лет решил, что стану таким, как он, и поступил в Московский инженерно-строительный институт. И, представьте, на пенсию ушёл в должности главного инженера проекта, отдав любимой работе ровно 50 лет.
― Когда вы стали независимым от отца человеком, с живописью стало полегче?
― Постоянно заниматься изобразительным искусством не получалось, так как оно требует много времени и большой свободы. Художник должен искать достойную натуру, истоптать хоть полземли ради пейзажа, который бы тронул сердце зрителя. А я постоянно был в командировках. В многочасовых переездах и перелётах находил выход в хороших стихах и стал пробовать сам.
Знаете, когда я понял, что не стану живописцем? Как-то жена попросила привезти для её подруги холодильник из Москвы. Погрузили мы с водителем его и поехали в Мытищи. И тут я смотрю на небо, а оно голубое с металлическим, как крыло бабочки, оттенком, и на нём розовые галушки-облака с золотистой каймой. Тогда я сказал себе: «Друг мой, если ты сейчас же не остановишь машину, не выйдешь и не напишешь этого, ты никогда художником не будешь». Конечно же, я этого не сделал…Может, опять смалодушничал… Упустил своё время, которое тает быстрее, чем облака…
― Вы очень строги к себе. Наверняка и после того случая из-под вашей кисти выходили интересные картины. Взять, к примеру, работы, изображённые на обложках ваших поэтических сборников ― «Вечную ветку» и «Воспоминание о Первохраме».
― Эти картины, выполненные в технике ковроткани, действительно необычны. На первой, которая сейчас находится в частном собрании в Португалии, изображена, казалось бы, нелепость, которой в жизни быть не может: на одной ветке и тонкие, только пробивающиеся клейкие листочки, и бутоны цветов, и плоды. Но в этом-то для меня и вся прелесть. Я люблю сопротивляться одномоментности картины. Мне кажется, что современный художник, неизбежно сталкивающийся с конкуренцией со стороны новой фототехники, должен быть, в первую очередь, философом, уметь делать такие вещи, которые порождали бы разные восприятия.
На второй работе «Воспоминание о Первохраме», как позднее выяснилось, изображена церковь, до сих пор стоящая в городе, где я родился. А ведь я был вывезен с Северного Кавказа шестилетним ребёнком. «Воспоминание» сотворил интуитивно, и вот что получилось. Главное в творчестве впасть в особое состояние, поймать вдохновение.
― Тем не менее, вы предпочли изобразительному искусству литературу.
― Просто я понял, что словом можно живописать ещё интереснее, мощнее. В одном четверостишии может быть заложено столько смыслов, сколько людей его прочтёт. К тому же, в поэзии я экспериментирую, как в живописи ― добавив в пейзаж, написанный в технике гризайль, оранжевое акварельное пятно. К примеру, придумал жанр «бузилки» ― когда серьёзные проблемы подаются читателю в лёгком, юмористическом стиле.
― А прозу пишите?
― Не могу пока на неё перейти. Стихи начал писать ещё в начале 60-х годов прошлого века, а настоящую прозу пока нет. Дело в том, что в прозе меня не устраивает изложение нашим обыденным языком. Мне нравится язык Франца Кафки, Андрея Платонова, Салтыкова-Щедрина, Гоголя, Маркеса, то есть, чтобы тексты были с «закидонами». Но некоторые мои коллеги по литобъединению имени Дмитрия Кедрина считают, что, если так постоянно писать, надолго может не хватить.
― Кстати, о ЛИТО. Вы с 1985 года посещаете его занятия. Помогает?
― Безусловно. Когда я только пришёл, стихи были намного слабее. Я замечаю, что и у других новеньких кедринцев со временем в стихах также происходит колоссальное развитие. «Народ» мудреет прямо на глазах. А иначе и быть не может, ведь здесь такие крепкие умы и силы!
― В книгу «Мытищи в красках и стихах» вошло одиннадцать ваших произведений. Часто вас вдохновляет район, в котором вы живёте?
― Да, он просто замечательный. Из вошедших в книгу стихов я ничего не пытался выдавить из себя, всё получалось само собой, по велению души. Нам очень нравится здесь жить. Мы гуляем с внучкой в парке, ходим в Мытищинскую картинную галерею, посещаем театры «ФЭСТ» и «Огниво». В Центральной районной библиотеке им. Дм. Кедрина есть клуб «Золотой возраст», который мы вместе с женой посещаем со дня его основания. Мытищи похож на город нашей молодости ― Красноярск-45. Совпадения доходят до того, что мы там жили на улице Мира, и здесь живём на улице с таким же названием.
Юрий БАРАНОВ
Светлана НОСЕНКОВА
Фото Светланы НОСЕНКОВОЙ
Спонсор рубрики — книжный интернет-магазин издательства «Новое Слово».
